Главный герой повести – мальчик Вася, который живет в небольшом городке Княжье-Вено. Местечко принадлежит захудалому польскому роду, жизнь здесь тихая и спокойная.

Мать Васи умерла, когда ребенку было всего шесть лет. Отец мальчика тяжело переживал смерть супруги. После ее кончины он стал больше внимания уделять дочери, поскольку девочка была похожа на мать, а про сына почти забыл.

Вася был предоставлен сам себе. Большую часть времени он проводил на улицах городка и часто поглядывал на развалины старого замка, который находился на небольшом острове. Про это место рассказывали много страшных историй. Говорили, что стоит замок на костях пленных турок, которые его возводили. Рядом с замком была выстроена униатская часовня, теперь она стояла совсем заброшенной.

В развалинах замка долгое время находили приют люди, оставшиеся без средств существования. Здесь можно было получить бесплатную крышу над головой, а также худо-бедно обустроить свой быт.

Однако в замке начались перемены. Бывший слуга Януш выхлопотал права на это здание и стал проводить здесь «реформы». Он оставил в замке только католиков, а остальных нищих безжалостно выгнал вон.

II. Проблематические натуры

После того, как нищих прогнали из замка, они несколько дней ходили по улицам города в поисках временного пристанища. Погода в эти дни была немилостива к людям, все время лил холодный дождь. Но вскоре нищие перестали беспокоить горожан, жизнь вошла в привычную колею.

По городу поползли слухи, что изгнанные из замка нашли приют в развалинах часовни, говорили также, что там есть подземные ходы. Изгнанники стали периодически появляться в городе, но милостыню, как обитатели замка, уже не просили. Они предпочитали сами брать то, что было нужно для жизни. За это подвергались преследованиям горожан.

Среди изгнанников встречались неординарные личности. Например, мужчина по прозвищу «профессор». Это был безобидный человек, который целыми днями бродил по городу и что-то бубнил. Он мог часами говорить на любую тему и очень боялся колющих и режущих предметов. Этот факт забавлял местных жителей, которые часто издевались над «профессором».

Однако изгнанные нищие стояли друг за друга. Особой отвагой отличались пан Туркевич и штык-юнкер Заусайлов. Последний был огромного роста и постоянно воевал с местными жителями. Больше всего от Заусайлова страдали евреи.

Бывшего чиновника Лавровского называли в городе «пан писарь». Его трагедия связана с местной красавицей Анной, в которую молодой Лавровский был безумно влюблен. Девушка сбежала из родительского гнезда с одним драгунским офицером, после чего чиновник запил. Лавровский часто приписывал себе страшные преступления, например, убийство своего отца. Но над его историями горожане только посмеивались.

Лавровский засыпал на улице в любую погоду. Он мог давно погибнуть, если бы бывшего чиновника не опекал пан Туркевич – человек крутого нрава, всегда пьяный и готовый к мордобою. Туркевич называл себя генералом, он легко мог найти деньги на выпивку у местных чиновников.

Еще одной личностью, заслуживающей внимания, являлся Тыбурций Драб. Внешне этот пан чем-то напоминал обезьяну, однако всех поражала его ученость. Драб знал наизусть огромные отрывки из произведений Цицерона и других древних авторов.

III. Я и мой отец

После смерти матери отношения Василия с отцом стали сложными. Мальчик чувствовал, что с каждым днем родитель все меньше заботился о сыне. Лицо отца было всегда суровым, поэтому Вася предпочитал как можно меньше времени проводить дома. Он уходил в город на рассвете, а возвращался поздно вечером. Если сестренка Соня еще не спала, мальчик пробирался в ее комнату, и дети вместе играли.

За такой образ жизни Василия стали называть бродягой, однако он ничуть на это не обижался и старался меньше думать о том, что говорят окружающие. Мальчик любил мечтать, ему казалось, что большая и интересная жизнь ждет его впереди.

Иногда отец спрашивал, помнит ли Вася свою мать? Конечно, он помнил ее руки, к которым любил прижиматься по ночам, помнил как в последний год жизни она часто сидела у окна, как бы прощалась с этим миром. Однако Василию сложно было сказать об этом отцу, поскольку тот всегда был угрюм и озлоблен.

Изучив все городские достопримечательности, мальчик стал интересоваться часовней, которая манила своими загадками и обещала много новых впечатлений. И вскоре Вася решился проникнуть внутрь этого таинственного здания.

IV. Я приобретаю новое знакомство

Осуществить намеченное Василий решил вместе со своими друзьями. Дверь часовни была заколочена, и проникнуть внутрь можно было только через окно, которое находилось достаточно высоко над землей.

Друзья помогли Васе взобраться на оконную раму, но спускаться с ним вниз категорически отказались. Мальчику пришлось это сделать одному. Внизу было темно, жутко и страшно, посыпалась штукатурка, раздался крик проснувшейся совы. Васе показалось, что он попал на тот свет.

Немного освоившись и осмотревшись, наш герой услышал детские голоса, а затем увидел мальчика лет девяти и совсем маленькую белокурую девочку с голубыми глазами. Это оказались дети пана Тыбурция Валек и Маруся.

Они проводили Василия домой, а он пообещал новым знакомым, что скоро вновь навестит их.

V. Знакомство продолжается

Василий стал часто бывать в гостях у Валека и Маруси, все сильнее привязывался к новым друзьям. Особенно его визитам радовалась девочка, она с удовольствием принимала гостинцы.

Василий сравнивал Марусю со своей сестрой Соней. В чем-то они были похожи, даже возраста одного. Однако, в отличие от Сони, Маруся была слабой и болезненной девочкой, резвиться, как все маленькие дети, не любила.

Это все от «серых камней», которые высасывают из Маруси последние силы. Примерно так объяснил болезненность сестры Валек. А ему об этом сказал их отец – пан Тыбурций. А еще, по словам Валека, Драб очень любит своих детей. Эта новость особенно огорчила Васю, поскольку его отец был совсем другим.

VI. Среды «серых камней»

В этой главе Валек пригласил Васю в свое жилище, которое оказалось сырым и темным подземельем. Теперь стало очевидно, что новые знакомые Василия принадлежат к «дурному обществу», они – нищие.

Мальчик также понял, о каких «серых камнях» идет речь. Жизнь в таком подземелье представилась ему просто ужасной. Вася не смог находиться здесь даже несколько минут. Он попросил Валека скорее вывести его на свежий воздух.

VII. На сцену является пан Тыбурций

Вася по-прежнему ходил в гости к Валеку и Марусе. Когда было тепло и солнечно, дети играли на улице, а в ненастную погоду спускались в подземелье. В один из таких дней явился пан Тыбурций. Сначала он грубо обошелся с гостем, но потом, узнав, что Василий – сын судьи, смягчился. Тыбурций очень уважал городского судью за его принципиальную позицию.

Затем все сели ужинать. Вася обратил внимание, как жадно едят дети мясные блюда. Маруся даже облизывала свои засаленные пальчики. Мальчик понял, что нищим живется трудно, но все-таки еще осуждал их за воровство. Вася жутко боялся, что отец может наказать его за связь с «дурным обществом».

VIII. Осенью

Пришла осень. В ненастные дни обострилась болезнь Маруси. Девочка почти все время лежала в постели. Это обстоятельство очень огорчало Васю, он еще больше привязывался к малышке, старался заботиться о ней, как о своей сестре.

В хорошую погоду Вася и Валек выносили девочку из затхлого подземелья на свежий воздух. Здесь ей было лучше, Маруся на время оживала. Но такое состояние быстро проходило.

IX. Кукла

Болезнь Маруси стремительно прогрессировала. Девочка больше не вставала с постели, была ко всему равнодушна. Чтобы хоть как-то отвлечь Марусю от болезни, Вася выпросил у сестры красивую куклу. Эта игрушка стала последней и самой дорогой в жизни девочки. Когда она была без сознания и уже никого не узнавала, то все еще крепко сжимала в своих ручонках подарок Васи.

О пропаже Сониной куклы узнал отец. Он решил строго наказать сына, но в доме судьи появился пан Тыбурций. Нищий вернул куклу и сказал, что Маруся умерла. В этот момент Василий впервые увидел своего отца другим. Тот смотрел на мальчика добрым взглядом.

Заключение

Тыбурций и Валек исчезли, часовня совсем развалилась, а могила Маруси зеленела каждую весну. Вася с отцом и Соней часто приходили сюда.

Чтобы передать краткое содержание "В дурном обществе" недостаточно нескольких тривиальных предложений. Несмотря на то что этот плод творчества Короленко принято считать рассказом, его структура и объем больше напоминают повесть.

На страницах книги читателя ждет дюжина персонажей, судьба которых будет двигаться по богатой на петли колее в течение нескольких месяцев. С течением времени рассказ был признан одним из лучших опусов, вышедших из под пера писателя. Также он множество раз переиздавался, а спустя несколько лет после первой публикации был несколько видоизменен и издан под названием "Дети подземелья".

Главный герой и место действия

Главный герой произведения - мальчик по имени Вася. Он жил с отцом в городе Княжье-Вено в Юго-Западном крае, населенном в основном поляками и евреями. Не лишним будет сказать, что город в рассказе был запечатлен автором "с натуры". В пейзажах и описаниях узнается Ровно второй половины XIX века. Содержание "В дурном обществе" Короленко вообще богато на описания окружающего мира.

Мать ребенка умерла, когда тому было всего шесть лет. Отец же, занятый судебной службой и собственным горем, уделял сыну мало внимания. В то же время Васе не мешали самостоятельно выбираться из дома. Именно поэтому мальчик часто бродил по родному городу, полному тайн и загадок.

Замок

Одной из таких местных достопримечательностей был который прежде служил графской резиденцией. Однако читатель застанет его не в лучшие времена. Теперь стены замка разрушены от внушительного возраста и отсутствия ухода, а его внутренние помещения облюбовали нищие ближайших окрестностей. Прообразом этого места стал дворец, принадлежавший знатному роду Любомирских, носивших титул князей и проживавших в Ровно.

Разрозненные, они не умели жить в мире и согласии из-за отличия в вероисповедании и конфликта с бывшим графским слугой Янушем. Пользуясь своим правом решать, кто имеет право оставаться в замке, а кто нет, он указал на дверь всем тем, кто не принадлежал к католической пастве или слугам бывших владельцев этих стен. Изгои же поселились в подземелье, которое было скрыто от чужих глаз. После этого случая Вася перестал бывать в замке, который посещал раньше, несмотря на то, что сам Януш звал мальчика, которого считал сыном уважаемого семейства. Ему не понравилось, как поступили с изгнанниками. Непосредственные события рассказа Короленко "В дурном обществе", краткое содержание которого не может обойтись без упоминания данного эпизода, начинаются именно с этой точки.

Знакомство в часовне

Однажды Вася вместе с приятелями забрался в часовню. Однако после того как дети поняли, что внутри есть кто-то еще, Васины друзья трусливо сбежали, оставив мальчика одного. В часовне же оказались двое детей из подземелья. Это были Валек и Маруся. Они жили вместе с изгнанниками, которых выселил Януш.

Лидером всей общины, прячущейся под землей, был мужчина, которого звали Тыбурций. Краткое содержание "В дурном обществе" не может обойтись без его характеристики. Эта личность оставалась тайной для окружающих, о нем почти ничего не было известно. Несмотря на его безденежный образ жизни, ходили слухи, что прежде этот человек был аристократом. Эту догадку подтверждал тот факт, что экстравагантный мужчина цитировал древнегреческих мыслителей. Такое образование никак не соответствовало его простонародной внешности. Контрасты давали повод горожанам считать Тыбурция чародеем.

Вася быстро сдружился с детьми из часовни и стал навещать их и подкармливать. Эти визиты до поры до времени оставались секретом для окружающих. Их дружба выдержала и такое испытание, как признание Валека в том, что он ворует еду для того, чтобы прокормить свою сестру.

Вася начал наведываться в само подземелье, пока внутри не было взрослых. Однако рано или поздно такая неосторожность должна была выдать мальчика. И вот во время очередного посещения Тыбурций заметил сына судьи. Дети боялись, что непредсказуемый хозяин подземелья выгонит мальчика, однако тот, напротив, разрешил гостю навещать их, взяв с него слово, что он будет молчать о тайном месте. Теперь Вася мог без опасений навещать друзей. Таково краткое содержание "В дурном обществе" до начала драматических событий.

Жители подземелья

Он познакомился и сблизился и с другими изгнанниками замка. Это были разные люди: бывший чиновник Лавровский, который любил рассказывать невероятные истории из своей прошлой жизни; Туркевич, звавший себя генералом и любивший наведываться под окна именитых жителей города, и многие другие.

Несмотря на то что все они в прошлом отличались друг от друга, теперь все они жили дружно и помогали ближнему, разделяя скромный быт, который они обустроили, побираясь на улице и воруя, как Валек или сам Тыбурций. Вася полюбил этих людей и не осуждал их прегрешения, понимая, что все они были доведены до такого состояния нищетой.

Соня

Главной причиной, по которой главный герой убегал в подземелье, была напряженная атмосфера в его собственном доме. Если отец не обращал на него никакого внимания, то прислуга считала мальчика испорченным ребенком, который, кроме того, постоянно пропадал в неизвестных местах.

Единственный человек, который радует Васю дома - его младшая сестра Соня. Он очень любит четырехлетнюю резвую и веселую девочку. Однако их собственная няня не давала детям общаться друг с другом, потому что считала старшего брата плохим примером для дочери судьи. Сам отец Соню любил гораздо больше, чем Васю, из-за того, что она напоминала ему умершую жену.

Болезнь Маруси

Сестра Валека Маруся с наступлением осени серьезно заболела. Во всем произведении "В дурном обществе" содержание можно смело поделить на "до" и "после" этого события. Вася, который не мог спокойно смотреть на тяжелое состояние подруги, решился попросить у Сони куклу, оставшуюся ей после матери. Та согласилась одолжить игрушку, и Маруся, не имевшая ничего подобного из-за бедности, очень обрадовалась подарку и даже начала поправляться у себя в подземелье "в дурном обществе". Главные герои еще не осознавали, что развязка всей истории как никогда близка.

Раскрывшаяся тайна

Казалось, что все обойдется, но внезапно к судье пришел Януш, чтобы донести на жителей подземелья, а также на Васю, которого заметили в неблагожелательной компании. Отец разгневался на сына и запретил тому покидать дом. В то же время няня обнаружила пропажу куклы, из-за чего случился еще один скандал. Судья пытался добиться у Васи признания, куда он ходит и где теперь игрушка сестры. Мальчик лишь ответил, что действительно взял куклу, но не сказал, что он с ней сделал. Даже краткое содержание "В дурном обществе" показывает, насколько силен духом был Вася, несмотря на свой малый возраст.

Развязка

Прошло несколько дней. В дом мальчика пришел Тыбурций и отдал судье игрушку Сони. Кроме того, он рассказал о дружбе таких разных детей. Пораженный историей отец почувствовал вину перед сыном, которому не уделял времени и который из-за этого начал общаться с нищими, никем не любимыми в городе. Наконец Тыбурций рассказал, что умерла Маруся. Судья разрешил Васе попрощаться с девочкой, а сам дал денег ее отцу, предварительно дав совет скрыться из города. Здесь заканчивается рассказ "В дурном обществе".

Неожиданный визит Тыбурция и весть о смерти Маруси разрушила стену между главным героем рассказа и его отцом. После случившегося они вдвоем стали навещать могилу у часовни, где в первый раз встретились трое детей. В рассказе "В дурном обществе" главные герои так и не смогли появиться все вместе в одной сцене. Нищих из подземелья в городе никто больше не видел. Все они внезапно исчезли, как будто их и не было.

Меню статьи:

«В дурном обществе» – это повесть российского писателя украинского происхождения Владимира Короленко, которая впервые увидела свет в 1885-м году в десятом номере журнала «Мысль». Позже произведение было включено в сборник «Очерки и рассказы». Это небольшое по объёму, но значительное по смысловой нагрузке произведение, несомненно, может считаться одним из лучших в творческом наследии известного писателя и правозащитника.

Сюжет

Написана повесть от лица шестилетнего мальчишки Васи, сына судьи в городе Княжье-Вено. У ребенка рано умерла мама, оставив их с младшей сестричкой Соней наполовину сиротами. Отец после утраты отдалился от сына, сконцентрировав всю свою любовь и ласку на маленькой дочери. Такие обстоятельства не смогли пройти бесследно в душе Васи: мальчик ищет понимания и душевного тепла, и неожиданно для себя находит их в «дурном обществе», подружившись с детьми бродяги и вора Тыбурция Драба Валиком и Марусей.

Судьба свела детей совершенно неожиданно, но привязанность Васи к Валику и Марусе оказалась настолько сильной, что ей не помешали ни неожиданная новость о том, что его новые друзья бродяги и воры, ни знакомство с их грозным на первый взгляд отцом. Шестилетний Вася не упускает возможности увидеться со своими друзьями, а любовь к своей родной сестричке Соне, с которой нянька не разрешает ему играть, переносит на маленькую Марусю.

Ещё одним потрясением, взволновавшим ребенка, становится новость о том, что маленькая Маруся тяжело больна: какой-то «серый камень» отбирает у неё силы. Читатель понимает, что это может быть за серый камень, и какая страшная болезнь часто сопровождает нищету, но для ума шестилетнего ребенка, воспринимающего всё буквально, серый камень является в образе пещеры, где живут дети, поэтому он старается как можно чаще вытянуть их на свежий воздух. Конечно же, помогает это мало. Девочка слабнет на глазах, а Вася с Валиком пытаются хоть как-то вызвать на неё бледном личике улыбку.

Кульминацией повести становится история с куклой, которую Вася попросил у своей сестры Сони, чтобы порадовать Марусю. Красивая кукла, являющаяся подарком покойной матери, не способна вылечить малышку, однако приносит ей кратковременную радость.

В доме замечают пропажу куклы, отец не выпускает Васю из дому, требуя объяснений, но мальчик не нарушает слово, данное Валику и Тыбурцию, и не рассказывает ничего о бродягах. В момент наиболее напряженного разговора в доме судьи появляется Тыбурций с куклой в руках и новостью о том, что Маруся умерла. Это трагическое известие смягчает отца Васи, и показывает его с совершенно другой стороны: как человека чуткого и сочувствующего. Он отпускает сына проситься с Марусей, и характер их общения после этой истории меняется.

Даже будучи старшим, Вася не забывает ни о своей маленькой подруге, прожившей всего четыре года, ни о Валике, который после смерти Маруси внезапно исчез вместе с Тыбурцием. Они с сестрой Соней регулярно навещают могилку маленькой белокурой девочки, которая любила перебирать цветы.

Характериситка персонажей

Говоря о героях, которые выступают перед нами на страницах повести, в первую очередь стоит, конечно же, остановиться на образе рассказчика, ведь все события поданы через призму его восприятия. Вася – это шестилетний ребёнок, на плечи которого свалилось слишком тяжкое для такого возраста бремя: смерть мамы.

Те немногие теплые воспоминания о самом родном для мальчика человеке ясно дают понять, что маму мальчик очень сильно любил, и утрату перенес тяжело. Еще одним испытанием для него стало отчуждение отца и отсутствие возможности играть с сестричкой. Ребенок теряется, знакомится с бродягами, но и в этом обществе остаётся собой: он каждый раз старается принести Валику и Марусе что-то вкусное, воспринимает Марусю как собственную сестру, а Валика – как брата. Ни лишен этот совсем юный мальчишка стойкости и чести: он не ломается под давлением отца и не нарушает слово. Ещё одной положительной чертой, дополняющей художественный портрет нашего героя, является то, что куклу у Сони он не взял тайком, не украл, не отнял силой: Вася рассказал сестре о бедной больной Марусе, и Соня сама разрешила ему взять куклу.

Валик и Маруся в повести предстают перед нами, как настоящие дети подземелья (к слову, сам В. Короленко не любил одноимённого сокращённого варианта своей повести).

Эти дети не заслужили участи, приготовленной им судьбой, и воспринимают всё со взрослой серьёзностью, и, в то же время, детской простотой. То, что в Васином понимании обозначено, как «плохо» (та же кража), для Валика является обычным житейским делом, на которое он вынужден идти, чтобы его сестра не была голодна.

Пример детей демонстрирует нам, что для настоящей искренней дружбы неважно происхождение, материальное состояние и другие внешние факторы. Важно оставаться человеком.

Противоположностями в повести выступают отцы детей.

Тыбурций – нищий вор, происхождение которого вызывает легенды. Человек, сочетающий в себе образованность и мужицкую не аристократическую внешность. Несмотря на это, он очень любит Валика и Марусю и разрешает Васе приходить ко своим детям.

Отец Васи – почтенный в городе человек, известный не только благодаря роду своего занятия, но и благодаря своей справедливости. Вместе с тем, от сына он закрывается, и часто в голове Васи мелькает мысль о том, что его отец совершенно не любит. Отношения между отцом и сыном меняются после смерти Маруси.

Стоит также отметить, что прототипом отца Васи в рассказе стал отец Владимира Короленко: Галактион Афанасьевич Короленко был человеком замкнутым и суровым, но, вместе с тем, неподкупным и справедливым. Именно таким выступает герой повести «В дурном обществе».

Отдельное место в повести вынесено бродягам, которых возглавляет Тыбурций.

Профессор, Лавровский, Туркевич – эти персонажи не являются главными, но выполняют важную для художественного оформления повести роль: подают картину бродяжнического общества, в которое попадает Вася. К слову, вызывают эти персонажи жалость: портрет каждого из них показывает, что каждый человек, сломленный жизненной ситуацией, может скатиться до бродяжничества и воровства. Отрицательных чувств эти персонажи не вызывают: автор хочет, чтобы читатель им сочувствовал.

Ярко описаны в повести два места: город Княжье-Вено, прототипом которого стало Ровно, и старый замок, ставший пристанищем для нищих. Прототипом замка выступил дворец князей Любомирских в городе Ровно, который во времена Короленко действительно служил пристанищем для нищих и бродяг. Город с его жителями выступает в повести как серая и скучная картина. Главным архитектурным украшением города является тюрьма – и уже эта маленькая деталь даёт четкую характеристику места: ничего примечательного в городе нет.

Заключение

«В дурном обществе» – это небольшая повесть, представляющая нам всего несколько эпизодов из жизни героев, всего одну трагедию оборванной жизни, но настолько живо и жизненно, что задевает невидимые струны души каждого читателя. Вне всякого сомнения, эту повесть Владимира Короленко стоит прочитать и пережить.

«В дурном обществе» – краткое содержание повести Владимира Короленко

4.8 (96.67%) 6 votes

– Ага, ага! – поддакивал «профессор».

– Вот ты поддакиваешь, а сам не понимаешь, при чем тут клеванский ксендз, – я ведь тебя знаю. А между тем не будь клеванского ксендза, у нас не было бы жаркого и еще кое-чего…

– Это вам дал клеванский ксендз? – спросил я, вспомнив вдруг круглое, добродушное лицо клеванского ксендза, бывавшего у отца.

– У этого малого любознательный ум, – продолжал Тыбурций, по-прежнему обращаясь к «профессору». – Действительно, его священство дал нам все это, хотя мы у него не просили, и даже, быть может, не только его левая рука не знала, что дает правая, но и обе руки не имели об этом ни малейшего понятия…

Из этой странной и запутанной речи я понял только, что способ приобретения был не совсем обыкновенный, и не удержался, чтоб еще раз не вставить вопроса:

– Вы это взяли… сами?

– Малый не лишен проницательности, – продолжал Тыбурций по-прежнему. – Жаль только, что он не видел ксендза: у него брюхо, как настоящая сороковая бочка, и, стало быть, объедение ему очень вредно. Между тем мы все, здесь находящиеся, страдаем скорее излишнею худобой, а потому некоторое количество провизии не можем считать для себя лишним… Так ли я говорю?

– Ага, ага! – задумчиво промычал опять «профессор».

– Ну вот! На этот раз мы выразили свое мнение очень удачно, а то я уже начинал думать, что у этого малого ум бойчее, чем у некоторых ученых… Впрочем, – повернулся он вдруг ко мне, – ты все-таки еще глуп и многого не понимаешь. А вот она понимает: скажи, моя Маруся, хорошо ли я сделал, что принес тебе жаркое?

– Хорошо! – ответила девочка, слегка сверкнув бирюзовыми глазами. – Маня была голодна.

Под вечер этого дня я с отуманенною головой задумчиво возвращался к себе. Странные речи Тыбурция ни на одну минуту не поколебали во мне убеждения, что «воровать нехорошо». Напротив, болезненное ощущение, которое я испытывал раньше, еще усилилось. Нищие… воры… у них нет дома!.. От окружающих я давно уже знал, что со всем этим соединяется презрение. Я даже чувствовал, как из глубины души во мне подымается вся горечь презрения, но я инстинктивно защищал мою привязанность от этой горькой примеси. В результате – сожаление к Валеку и Марусе усилилось и обострилось, но привязанность не исчезла. Убеждение, что «нехорошо воровать», осталось. Но, когда воображение рисовало мне оживленное личико моей приятельницы, облизывавшей свои засаленные пальцы, я радовался ее радостью и радостью Валека.

В темной аллейке сада я нечаянно наткнулся на отца. Он, по обыкновению, угрюмо ходил взад и вперед с обычным странным, как будто отуманенным взглядом. Когда я очутился подле него, он взял меня за плечо:

– Откуда это?

– Я… гулял…

Он внимательно посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но потом взгляд его опять затуманился, и, махнув рукой, он зашагал по аллее. Мне кажется, что я и тогда понимал смысл этого жеста:

«А, все равно. Ее уж нет!..»

Я солгал чуть ли не в первый раз в жизни.

Я всегда боялся отца, а теперь тем более. Теперь я носил в себе целый мир смутных вопросов и ощущений. Мог ли он понять меня? Мог ли я в чем-либо признаться ему, не изменяя своим друзьям? Я дрожал при мысли, что он узнает когда-либо о моем знакомстве с «дурным обществом», но изменить Валеку и Марусе – я был не в состоянии. Если бы я изменил им, нарушив данное слово, то не мог бы при встрече поднять на них глаз от стыда.

Близилась осень. В поле шла жатва, листья на деревьях желтели. Вместе с тем наша Маруся начала прихварывать.

Она ни на что не жаловалась, только все худела; лицо ее все бледнело, глаза потемнели, стали больше, веки приподнимались с трудом.

Теперь я мог приходить на гору, не стесняясь тем, что члены «дурного общества» бывали дома. Я совершенно свыкся с ними и стал на горе своим человеком. Темные молодые личности делали мне из вяза луки и самострелы; высокий юнкер с красным носом вертел меня на воздухе, как щепку, приучая к гимнастике. Только «профессор», как всегда, был погружен в какие-то глубокие соображения.

Все эти люди помещались отдельно от Тыбурция, который занимал «с семейством» описанное выше подземелье.

Осень все больше вступала в свои права. Небо все чаще заволакивалось тучами, окрестности тонули в туманном сумраке; потоки дождя шумно лились на землю, отдаваясь однообразным и грустным гулом в подземельях.

Мне стоило много труда урываться из дому в такую погоду; впрочем, я только старался уйти незамеченным; когда же возвращался домой весь вымокший, то сам развешивал платье против камина и смиренно ложился в постель, философски отмалчиваясь под целым градом упреков, которые лились из уст нянек и служанок.

Каждый раз, придя к своим друзьям, я замечал, что Маруся все больше хиреет. Теперь она совсем уже не выходила на воздух, и серый камень – темное, молчаливое чудовище подземелья – продолжал без перерыва свою ужасную работу, высасывая жизнь из маленького тельца. Девочка теперь большую часть времени проводила в постели, и мы с Валеком истощали все усилия, чтобы развлечь ее и позабавить, чтобы вызвать тихие переливы ее слабого смеха.

Теперь, когда я окончательно сжился с «дурным обществом», грустная улыбка Маруси стала мне почти так же дорога, как улыбка сестры; но тут никто не ставил мне вечно на вид мою испорченность, тут не было ворчливой няньки, тут я был нужен – я чувствовал, что каждый раз мое появление вызывает румянец оживления на щеках девочки. Валек обнимал меня, как брата, и даже Тыбурций по временам смотрел на нас троих какими-то странными глазами, в которых что-то мерцало, точно слеза.

На время небо опять прояснилось; с него сбежали последние тучи, и над просыхающей землей, в последний раз перед наступлением зимы, засияли солнечные дни. Мы каждый день выносили Марусю наверх, и здесь она как будто оживала; девочка смотрела вокруг широко раскрытыми глазами, на щеках ее загорался румянец; казалось, что ветер, обдававший ее своими свежими взмахами, возвращал ей частицы жизни, похищенные серыми камнями подземелья. Но это продолжалось недолго…

Между тем над моей головой тоже стали собираться тучи. Однажды, когда я, по обыкновению, утром проходил по аллеям сада, я увидел в одной из них отца, а рядом старого Януша из замка. Старик подобострастно кланялся и что-то говорил, а отец стоял с угрюмым видом, и на лбу его резко обозначалась складка нетерпеливого гнева. Наконец он протянул руку, как бы отстраняя Януша с своей дороги, и сказал:

– Уходите! Вы просто старый сплетник!

Старик как-то заморгал и, держа шапку в руках, опять забежал вперед и загородил отцу дорогу. Глаза отца сверкнули гневом. Януш говорил тихо, и слов его мне не было слышно, зато отрывочные фразы отца доносились ясно, падая, точно удары хлыста.

– Не верю, ни одному слову… Что вам надо от этих людей? Где доказательства?.. Словесных доносов я не слушаю, а письменный вы обязаны доказать… Молчать! Это уж мое дело… Не желаю и слушать.

Наконец он так решительно отстранил Януша, что тот не посмел более надоедать ему, отец повернул в боковую аллею, а я побежал к калитке.

Я сильно недолюбливал старого филина из замка, и теперь сердце мое дрогнуло предчувствием. Я понял, что подслушанный мною разговор относился к моим друзьям и, быть может, также ко мне. Тыбурций, которому я рассказал об этом случае, скорчил ужасную гримасу.

– Уууф, малый, какая это неприятная новость!.. О, проклятая старая гиена!

– Отец его прогнал, – заметил я в виде утешения.

– Твой отец, малый, самый лучший из всех судей на свете. У него есть сердце; он знает много… Быть может, он уже знает все, что может сказать ему Януш, но он молчит; он не считает нужным травить старого беззубого зверя в его последней берлоге… Но, малый, как бы тебе объяснить это? Твой отец служит господину, которого имя – закон. У него есть глаза и сердце только до тех пор, пока закон спит себе на полках; когда же этот господин сойдет оттуда и скажет твоему отцу: «А ну-ка, судья, не взяться ли нам за Тыбурция Драба, или как там его зовут?» – с этого момента судья тотчас запирает свое сердце на ключ, и тогда у судьи такие твердые лапы, что скорее мир повернется в другую сторону, чем пан Тыбурций вывернется из его рук… Понимаешь ты, малый?.. Вся беда моя в том, что у меня с законом вышло когда-то, давно уже, некоторое столкновение… то есть, понимаешь, неожиданная ссора… ах, малый, очень это была крупная ссора!

С этими словами Тыбурций встал, взял на руки Марусю и, отойдя с нею в дальний угол, стал целовать ее, прижимаясь своею безобразной головой к ее маленькой груди. А я остался на месте и долго стоял в одном положении под впечатлением странных речей странного человека. Несмотря на причудливые и непонятные обороты, я отлично схватил сущность того, что говорил об отце Тыбурций, и фигура отца в моем представлении еще выросла, облеклась ореолом грозной, но симпатичной силы и даже какого-то величия. Но вместе с тем усиливалось и другое, горькое чувство…

«Вот он какой, – думалось мне. – Но все же он меня не любит».

Ясные дни миновали, и Марусе опять стало хуже. На все наши ухищрения с целью занять ее она смотрела равнодушно своими большими, потемневшими и неподвижными глазами, и мы давно уже не слышали ее смеха. Я стал носить в подземелье свои игрушки, но и они развлекали девочку только на короткое время. Тогда я решился обратиться к своей сестре Соне.

У Сони была большая кукла, с ярко раскрашенным лицом и роскошными льняными волосами, подарок покойной матери. На эту куклу я возлагал большие надежды и потому, отозвав сестру в боковую аллейку сада, попросил дать мне ее на время. Я так убедительно просил ее об этом, так живо описал ей бедную больную девочку, у которой никогда не было своих игрушек, что Соня, которая сначала только прижимала куклу к себе, отдала мне ее и обещала в течение двух-трех дней играть другими игрушками, ничего не упоминая о кукле.

Действие этой нарядной фаянсовой барышни на нашу больную превзошло все мои ожидания. Маруся, которая увядала, как цветок осенью, казалось, вдруг опять ожила. Она так крепко меня обнимала, так звонко смеялась, разговаривая со своей новой знакомой… Маленькая кукла сделала почти чудо: Маруся, давно уже не сходившая с постели, стала ходить, водя за собой свою белокурую дочку, и по временам даже бегала, по-прежнему шлепая по полу слабыми ногами.

Зато мне эта кукла доставила очень много тревожных минут. Прежде всего, когда я нес ее за пазухой, направляясь с нею на гору, в дороге мне попался старый Януш, который долго провожал меня глазами и качал головой. Потом, дня через два, старушка няня заметила пропажу и стала соваться по углам, везде разыскивая куклу. Соня старалась унять ее, но своими наивными уверениями, что ей кукла не нужна, что кукла ушла гулять и скоро вернется, только вызывала недоумение служанок и возбуждала подозрение, что тут не простая пропажа. Отец ничего еще не знал, но к нему опять приходил Януш и был прогнан – на этот раз с еще большим гневом; однако в тот же день отец остановил меня на пути к садовой калитке и велел остаться дома. На следующий день повторилось то же, и только через четыре дня я встал рано утром и махнул через забор, пока отец еще спал.

На горе дела были плохи, Маруся опять слегла, и ей стало еще хуже; лицо ее горело странным румянцем, белокурые волосы раскидались по подушке; она никого не узнавала. Рядом с ней лежала злополучная кукла, с розовыми щеками и глупыми блестящими глазами.

Я сообщил Валеку свои опасения, и мы решили, что куклу необходимо унести обратно, тем более что Маруся этого и не заметит. Но мы ошиблись! Как только я вынул куклу из рук лежащей в забытьи девочки, она открыла глаза, посмотрела перед собой смутным взглядом, как будто не видя меня, не сознавая, что с ней происходит, и вдруг заплакала тихо-тихо, но вместе с тем так жалобно, и в исхудалом лице, под покровом бреда, мелькнуло выражение такого глубокого горя, что я тотчас же с испугом положил куклу на прежнее место. Девочка улыбнулась, прижала куклу к себе и успокоилась. Я понял, что хотел лишить моего маленького друга первой и последней радости ее недолгой жизни.

Валек робко посмотрел на меня.

– Как же теперь будет? – спросил он грустно.

Тыбурций, сидя на лавочке с печально понуренною головой, также смотрел на меня вопросительным взглядом. Поэтому я постарался придать себе вид по возможности беспечный и сказал:

– Ничего! Нянька, наверное, уж забыла.

Но старуха не забыла. Когда я на этот раз возвратился домой, у калитки мне опять попался Януш; Соню я застал с заплаканными глазами, а нянька кинула на меня сердитый, подавляющий взгляд и что-то ворчала беззубым, шамкающим ртом.

Отец спросил у меня, куда я ходил, и, выслушав внимательно обычный ответ, ограничился тем, что повторил мне приказ ни под каким видом не отлучаться из дому без его позволения. Приказ был категоричен и очень решителен; ослушаться его я не посмел, но не решался также и обратиться к отцу за позволением.

Прошло четыре томительных дня. Я грустно ходил по саду и с тоской смотрел по направлению к горе, ожидая, кроме того, грозы, которая собиралась над моей головой. Что будет, я не знал, но на сердце у меня было тяжело. Меня в жизни никто еще не наказывал; отец не только не трогал меня пальцем, но я от него не слышал никогда ни одного резкого слова. Теперь меня томило тяжелое предчувствие. Наконец меня позвали к отцу, в его кабинет. Я вошел и робко остановился у притолоки. В окно заглядывало грустное осеннее солнце. Отец некоторое время сидел в своем кресле перед портретом матери и не поворачивался ко мне. Я слышал тревожный стук собственного сердца.

Наконец он повернулся. Я поднял на него глаза и тотчас же опустил их в землю. Лицо отца показалось мне страшным. Прошло около полминуты, и в течение этого времени я чувствовал на себе тяжелый, неподвижный, подавляющий взгляд.

– Ты взял у сестры куклу?

Эти слова упали вдруг на меня так отчетливо и резко, что я вздрогнул.

– Да, – ответил я тихо.

– А знаешь ты, что это подарок матери, которым ты должен бы дорожить, как святыней?.. Ты украл ее?

– Нет, – сказал я, подымая голову.

– Как нет? – вскрикнул вдруг отец, отталкивая кресло. – Ты украл ее и снес!.. Кому ты снес ее?.. Говори!

Он быстро подошел ко мне и положил мне на плечо тяжелую руку. Я с усилием поднял голову и взглянул вверх. Лицо отца было бледно, глаза горели гневом. Я весь съежился.

– Ну, что же ты?.. Говори! – И рука, державшая мое плечо, сжала его сильнее.

– Н-не скажу! – ответил я тихо.

– Не скажу, – прошептал я еще тише.

– Скажешь, скажешь!..

– Нет, не скажу… никогда, никогда не скажу вам… Ни за что!

В эту минуту во мне сказался сын моего отца. Он не добился бы от меня иного ответа самыми страшными муками. В моей груди, навстречу его угрозам, подымалось едва осознанное оскорбленное чувство покинутого ребенка и какая-то жгучая любовь к тем, кто меня пригрел там, в старой часовне.

Отец тяжело перевел дух. Я съежился еще более, горькие слезы жгли мои щеки. Я ждал.

Я знал, что он страшно вспыльчив, что в эту минуту в его груди кипит бешенство. Что он со мной сделает? Но мне теперь кажется, что я боялся не этого… Даже в эту страшную минуту я любил отца и вместе с тем чувствовал, что вот сейчас он бешеным насилием разобьет мою любовь вдребезги. Теперь я совсем перестал бояться. Кажется, я ждал и желал, чтобы катастрофа наконец разразилась… Если так – пусть… тем лучше – да, тем лучше.

Отец опять тяжело вздохнул. Справился ли он сам с овладевшим им исступлением, я до сих пор не знаю. Но в эту критическую минуту раздался вдруг за открытым окном резкий голос Тыбурция:

– Эге-ге!.. Мой бедный маленький друг…

«Тыбурций пришел!» – промелькнуло у меня в голове, но, даже чувствуя, как дрогнула рука отца, лежавшая на моем плече, я не представлял себе, чтобы появление Тыбурция или какое бы то ни было другое внешнее обстоятельство могло стать между мною и отцом, могло отклонить то, что я считал неизбежным.

Между тем Тыбурций быстро отпер входную дверь и, остановившись на пороге, в одну секунду оглядел нас обоих своими острыми, рысьими глазами.

– Эге-ге!.. Я вижу моего молодого друга в очень затруднительном положении…

Отец встретил его мрачным и удивленным взглядом, но Тыбурций выдержал этот взгляд спокойно. Теперь он был серьезен, не кривлялся, и глаза его глядели как-то особенно грустно.

– Пан судья! – заговорил он мягко. – Вы человек справедливый… отпустите ребенка. Малый был в «дурном обществе», но, видит бог, он не сделал дурного дела, и если его сердце лежит к моим оборванным беднягам, то, клянусь, лучше велите меня повесить, но я не допущу, чтобы мальчик пострадал из-за этого. Вот твоя кукла, малый!

Он развязал узелок и вынул оттуда куклу.

Рука отца, державшая мое плечо, разжалась. В лице виднелось изумление.

– Что это значит? – спросил он наконец.

– Отпустите мальчика, – повторил Тыбурций, и его широкая ладонь любовно погладила мою опущенную голову. – Вы ничего не добьетесь от него угрозами, а между тем я охотно расскажу вам все, что вы желаете знать… Выйдем, пан судья, в другую комнату.

Отец, все время смотревший на Тыбурция удивленными глазами, повиновался. Оба они вышли, а я остался, подавленный ощущениями, переполнившими мое сердце. В эту минуту я ни в чем не отдавал себе отчета. Был только маленький мальчик, в сердце которого встряхнули два разнообразных чувства: гнев и любовь – так сильно, что это сердце замутилось. Этот мальчик был я, и мне самому себя было как будто жалко. Да еще были два голоса, смутным, хотя и оживленным говором звучавшие за дверью…

Я все еще стоял на том же месте, как дверь кабинета отворилась и оба собеседника вошли. Я опять почувствовал на своей голове чью-то руку и вздрогнул. То была рука отца, нежно гладившая мои волосы.

Тыбурций взял меня на руки и посадил, в присутствии отца, к себе на колени.

– Приходи к нам, – сказал он, – отец тебя отпустит попрощаться с моей девочкой… Она… она умерла.

Я вопросительно поднял глаза на отца. Теперь передо мной стоял другой человек, но в этом именно человеке я нашел что-то родное, чего тщетно искал в нем прежде. Он смотрел на меня обычным своим задумчивым взглядом, но теперь в этом взгляде виднелся оттенок удивления и как будто вопрос. Казалось, буря, которая только что пронеслась над нами обоими, рассеяла тяжелый туман, нависший над душой отца. И отец только теперь стал узнавать во мне знакомые черты своего родного сына.

Я доверчиво взял его руку и сказал:

– Я ведь не украл… Соня сама дала мне на время…

– Д-да, – ответил он задумчиво, – я знаю… Я виноват перед тобою, мальчик, и ты постараешься когда-нибудь забыть это, не правда ли?

Я с живостью схватил его руку и стал ее целовать. Я знал, что теперь никогда уже он не будет смотреть на меня теми страшными глазами, какими смотрел за несколько минут перед тем, и долго сдерживаемая любовь хлынула целым потоком в мое сердце.

Теперь я его уже не боялся.

– Ты отпустишь меня теперь на гору? – спросил я, вспомнив вдруг приглашение Тыбурция.

– Да-да… Ступай, ступай, мальчик, попрощайся, – ласково проговорил он все еще с тем же оттенком недоумения в голосе. – Да, впрочем, постой… пожалуйста, мальчик, погоди немного.

Он ушел в свою спальню и, через минуту выйдя оттуда, сунул мне в руку несколько бумажек.

– Передай это… Тыбурцию… Скажи, что я покорнейше прошу его – понимаешь?.. покорнейше прошу – взять эти деньги… от тебя… Ты понял?.. Да еще скажи, – добавил отец, как будто колеблясь, – скажи, что если он знает одного тут… Федоровича, то пусть скажет, что этому Федоровичу лучше уйти из нашего города… Теперь ступай, мальчик, ступай скорее.

Я догнал Тыбурция уже на горе и, запыхавшись, нескладно исполнил поручение отца.

– Покорнейше просит… отец… – И я стал совать ему в руку данные отцом деньги.

Я не глядел ему в лицо. Деньги он взял и мрачно выслушал дальнейшее поручение относительно Федоровича.

В подземелье, в темном углу, на лавочке лежала Маруся. Слово «смерть» не имеет еще полного значения для детского слуха, и горькие слезы только теперь, при виде этого безжизненного тела, сдавили мне горло. Моя маленькая приятельница лежала серьезная и грустная, с печально вытянутым личиком. Закрытые глаза слегка ввалились и еще резче оттенились синевой. Ротик немного раскрылся, с выражением детской печали. Маруся как будто отвечала этою гримаской на наши слезы.

«Профессор» стоял у изголовья и безучастно качал головой. Кто-то стучал в углу топором, готовя гробик из старых досок, сорванных с крыши часовни. Марусю убирали осенними цветами. Валек спал в углу, вздрагивая сквозь сон всем телом, и по временам нервно всхлипывал.

Заключение

Вскоре после описанных событий члены «дурного общества» рассеялись в разные стороны.

Тыбурций и Валек совершенно неожиданно исчезли, и никто не мог сказать, куда они направились теперь, как никто не знал, откуда они пришли в наш город.

Старая часовня сильно пострадала от времени. Сначала у нее провалилась крыша, продавив потолок подземелья. Потом вокруг часовни стали образовываться обвалы, и она стала еще мрачнее; еще громче завывают в ней филины, а огни на могилах темными осенними ночами вспыхивают синим зловещим светом.

Только одна могила, огороженная частоколом, каждую весну зеленела свежим дерном, пестрела цветами.

Мы с Соней, а иногда даже с отцом посещали эту могилу; мы любили сидеть на ней в тени смутно лепечущей березы, в виду тихо сверкавшего в тумане города. Тут мы с сестрой вместе читали, думали, делились своими первыми молодыми мыслями, первыми планами крылатой и честной юности.

Короленко Владимир Галактионович

В дурном обществе

В.Г.КОРОЛЕНКО

В ДУРНОМ ОБЩЕСТВЕ

Из детских воспоминаний моего приятеля

Подготовка текста и примечания: С.Л.КОРОЛЕНКО и Н.В.КОРОЛЕНКО-ЛЯХОВИЧ

I. РАЗВАЛИНЫ

Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Отец, весь отдавшись своему горю, как будто совсем забыл о моем существовании. Порой он ласкал мою маленькую сестру и по-своему заботился о ней, потому что в ней были черты матери. Я же рос, как дикое деревцо в поле,- никто не окружал меня особенною заботливостью, но никто и не стеснял моей свободы.

Местечко, где мы жили, называлось Княжье-Вено, или, проще, Княж-городок. Оно принадлежало одному захудалому, но гордому польскому роду и представляло все типические черты любого из мелких городов Юго-западного края, где, среди тихо струящейся жизни тяжелого труда и мелко-суетливого еврейского гешефта, доживают свои печальные дни жалкие останки гордого панского величия.

Если вы подъезжаете к местечку с востока, вам прежде всего бросается в глаза тюрьма, лучшее архитектурное украшение города. Самый город раскинулся внизу над сонными, заплесневшими прудами, и к нему приходится спускаться по отлогому шоссе, загороженному традиционною "заставой". Сонный инвалид, порыжелая на солнце фигура, олицетворение безмятежной дремоты, лениво поднимает шлагбаум, и - вы в городе, хотя, быть может, не замечаете этого сразу. Серые заборы, пустыри с кучами всякого хлама понемногу перемежаются с подслеповатыми, ушедшими в землю хатками. Далее широкая площадь зияет в разных местах темными воротами еврейских "заезжих домов", казенные учреждения наводят уныние своими белыми стенами и казарменно-ровными линиями. Деревянный мост, перекинутый через узкую речушку, кряхтит, вздрагивая под колесами, и шатается, точно дряхлый старик. За мостом потянулась еврейская улица с магазинами, лавками, лавчонками, столами евреев-менял, сидящих под зонтами на тротуарах, и с навесами калачниц. Вонь, грязь, кучи ребят, ползающих в уличной пыли. Но вот еще минута и - вы уже за городом. Тихо шепчутся березы над могилами кладбища, да ветер волнует хлеба на нивах и звенит унылою, бесконечною песней в проволоках придорожного телеграфа.

Речка, через которую перекинут упомянутый мост, вытекала из пруда и впадала в другой. Таким образом, с севера и юга городок ограждался широкими водяными гладями и топями. Пруды год от году мелели, зарастали зеленью, и высокие густые камыши волновались, как море, на громадных болотах. Посредине одного из прудов находится остров. На острове - старый, полуразрушенный замок.

Я помню, с каким страхом я смотрел всегда на это величавое дряхлое здание. О нем ходили предания и рассказы один другого страшнее. Говорили, что остров насыпан искусственно, руками пленных турок. "На костях человеческих стоит старое замчи"ще,- передавали старожилы, и мое детское испуганное воображение рисовало под землей тысячи турецких скелетов, поддерживающих костлявыми руками остров с его высокими пирамидальными тополями и старым замком. От этого, понятно, замок казался еще страшнее, и даже в ясные дни, когда, бывало, ободренные светом и громкими голосами птиц, мы подходили к нему поближе, он нередко наводил на нас припадки панического ужаса,- так страшно глядели черные впадины давно выбитых окон; в пустых залах ходил таинственный шорох: камешки и штукатурка, отрываясь, падали вниз, будя гулкое эхо, и мы бежали без оглядки, а за нами долго еще стояли стук, и топот, и гоготанье.

А в бурные осенние ночи, когда гиганты-тополи качались и гудели от налетавшего из-за прудов ветра, ужас разливался от старого замка и царил над всем городом. "Ой-вей-мир!" [О горе мне (евр.)] - пугливо произносили евреи; богобоязненные старые мещанки крестились, и даже наш ближайший сосед, кузнец, отрицавший самое существование бесовской силы, выходя в эти часы на свой дворик, творил крестное знамение и шептал про себя молитву об упокоении усопших.

Старый, седобородый Януш, за неимением квартиры приютившийся в одном из подвалов замка, рассказывал нам не раз, что в такие ночи он явственно слышал, как из-под земли неслись крики. Турки начинали возиться под островом, стучали костями и громко укоряли панов в жестокости. Тогда в залах старого замка и вокруг него на острове брякало оружие, и паны громкими криками сзывали гайдуков. Януш слышал совершенно ясно, под рев и завывание бури, топот коней, звяканье сабель, слова команды. Однажды он слышал даже, как покойный прадед нынешних графов, прославленный на вечные веки своими кровавыми подвигами, выехал, стуча копытами своего аргамака, на середину острова и неистово ругался:

"Молчите там, лайдаки [Бездельники (польск.)], пся вяра!"

Потомки этого графа давно уже оставили жилище предков. Большая часть дукатов и всяких сокровищ, от которых прежде ломились сундуки графов, перешла за мост, в еврейские лачуги, и последние представители славного рода выстроили себе прозаическое белое здание на горе, подальше от города. Там протекало их скучное, но все же торжественное существование в презрительно-величавом уединении.

Изредка только старый граф, такая же мрачная развалина, как и замок на острове, появлялся в городе на своей старой английской кляче. Рядом с ним, в черной амазонке, величавая и сухая, проезжала по городским улицам его дочь, а сзади почтительно следовал шталмейстер. Величественной графине суждено было навсегда остаться девой. Равные ей по происхождению женихи, в погоне за деньгами купеческих дочек за границей, малодушно рассеялись по свету, оставив родовые замки или продав их на слом евреям, а в городишке, расстилавшемся у подножия ее дворца, не было юноши, который бы осмелился поднять глаза на красавицу-графиню. Завидев этих трех всадников, мы, малые ребята, как стая птиц, снимались с мягкой уличной пыли и, быстро рассеявшись по дворам, испуганно-любопытными глазами следили за мрачными владельцами страшного замка.

В западной стороне, на горе, среди истлевших крестов и провалившихся могил, стояла давно заброшенная униатская часовня. Это была родная дочь расстилавшегося в долине собственно обывательского города. Некогда в ней собирались, по звону колокола, горожане в чистых, хотя и не роскошных кунтушах, с палками в руках, вместо сабель, которыми гремела мелкая шляхта, тоже являвшаяся на зов звонкого униатского колокола из окрестных деревень и хуторов.