В доме Прасковьи Александровны Осиповой* вместе с ее детьми жила и росла ее падчерица, дочь ее второго мужа Ивана Сафоновича Осипова, умершего в 1824 году. После смерти отца Саша осталась жить в доме Вульфов-Осиповых, в общем не чувствуя себя здесь сиротой. В прямом родстве она состояла с дочерьми Прасковьи Александровны от этого второго брака - Марией и Екатериной.

В семье звали ее и Алиной и Сашенькой.

От остальных тригорских барышень Сашенька отличалась артистичностью. Она превосходно играла на фортепьяно, и над тригорским парком часто звучала музыка в ее дивном исполнении, восхищавшем даже искушенных слушателей.

Она была не столько мечтательна и чувствительна, сколько чувственна и кокетлива. У нее был роман с Александром Вульфом, сводным братом, и развивался он на глазах Пушкина, с которым Вульф охотно делился впечатлениями.

Отношения явно не были романтическими. Александр Вульф владел искусством обольщения. О романе с Сашей он подробно рассказал в своем «Дневнике».

Время от времени любовники ссорились, расставались, но неизбежно сближались вновь, и это длилось годами. Естественно, увлечение Пушкина Сашенькой Осиповой должно было принять определенную форму - скорее страстного чувственного порыва, чем робкой влюбленности. Как и когда произошло сближение Пушкина с Сашей (Алиной) Осиповой - это не столь уж важно.

В 1826 году он посвятил ей прекрасное стихотворение:
"Признание". Одно из самых пылких, лучших любовных посланий Пушкина!

Я вас люблю, - хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам...
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно, - я зеваю;
При вас мне грустно, - я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг, иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный,
Я вдруг теряю весь свой ум.
Вы улыбнетесь - мне отрада;
Вы отвернетесь, - мне тоска;
За день мучения - награда
Мне ваша бледная рука.
Когда за пяльцами прилежно
Сидите вы, склонясь небрежно,
Глаза и кудри опустя, -
Я в умиленьи, молча, нежно
Любуюсь вами, как дитя!...
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять, порой в ненастье,
Вы собираетеся в даль?
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем,
И путешествия в Опочку,
И фортепьяно вечерком?...
Алина! Сжальтесь надо мною.
Не смею требовать любви.
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Все может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!....
Я сам обманываться рад!

В 1826 году после отъезда Пушкина из Михайловского в Москву у Сашеньки был роман со своим кузеном Алексеем Вульфом. Целый год прошел "в спокойных наслаждениях". В середине декабря 1827 года настал час разлуки: Вульф уезжал на службу в Петербург. Разлука со слезами, обмороками изрядно помучила Вульфа, но новые петербургские увлечения, о которых мы не будем говорить, и в особенности роман с сестрой А. П. Керн, заставили его забыть о Сашеньке.

1829-1833 годы Вульф провел на военной службе. С Сашей он переписывался; о ней извещали его сестры. Один раз писал о ней Пушкин.

Вульф был уверен, что Саша всегда будет любить его, но эта уверенность не мешала ему ни увлекаться другими, ни радоваться вестям о свадьбе Саши. Но годы шли, а Сашу не удавалось сбыть с рук. "Письма Саши,- записал Вульф,- печальны и оттого очень нежны; она жалуется на судьбу, и точно жизнь ее нерадостна". В 1831 году мелькнули было брачные возможности для Сашеньки, но не осуществились. В 1832 году Вульф приехал в отпуск в Тригорское, нашел сводную сестру еще не замужем, и тут вновь у Вульфа разыгрались "сцены с Сашенькой вроде прежних".

В 1833 году Вульф получил, наконец, от сестры долгожданное известие о предстоящем и действительно осуществившемся замужестве Сашеньки и записал в дневнике: "Дай бог ей скорее выйти, а ему, господину псковскому полицейместеру, Беклешову, дай в ней добрую жену.

В 1833 года она вышла замуж за псковского полицмейстера Петра Николаевича Беклешова. Скоро для всей семьи стало ясно, что этот брак не принес Саше счастья. Муж был с ней груб, приходилось бедствовать, не было не только любви, но даже внешней благопристойности отношений. Уже летом 1833 года она собралась сбежать от него в Тригорское, чтобы отвести душу с Алексеем Вульфом, который должен был туда приехать. Все ожидали, что за этим последует решительный разрыв.

Но отношения А. Беклешовой с мужем тянулись годами, и единственной ее отрадой и заменой счастья стали любовные романы, которые заполняли ее пустое и мучительное существование, что, естественно, семейного климата не улучшало. Ее младшая сестра Мария, погостив немного в семье Беклешовых в 1843 году, писала Алексею Вульфу: « На днях, т. е. дня три назад, отправилась Сашенька с детьми и своим супругом в свою деревню. Она прожила здесь пять дней. Эти пять дней я прожила с нею.

Этого короткого времени достаточно было, чтобы понять весь ужас ее существования. Он с нею иначе не говорит, как, бранясь так, как бы бранился самый злой мужик. Дети, разумеется, ее ни во что не ставят, это решительно ад. Вот уверяют, что хорошее воспитание не нужно для супружеского счастья: стал бы благовоспитанный человек браниться, как ямщик?»

Пушкин приехал в Михайловское осенью 1835 года. Встреча с юной Машенькой Осиповой, по-детски в него влюбленной, живо напомнила ему тригорское прошлое, радостный юный мир, который, увы, ушел в прошлое. И первым делом он вспомнил об Алине. Он написал ей из Тригорского удивительно искреннее письмо, попросив ее приехать:

«Мой ангел, как мне жаль, что я Вас уже не застал, и как обрадовала меня Евпраксия Николаевна, сказав, что Вы опять собираетесь приехать в наши края! Приезжайте, ради бога, хоть к 23-му. У меня для вас три короба признаний, объяснений и всякой всячины. Можно будет на досуге и влюбиться. Я пишу к Вам, и наискось от меня сидите Вы сами во образе Марии Ивановны. Вы не поверите, как она напоминает прежнее время и путешествия в Опочку и прочая. Простите мне мою дружескую болтовню!»

Но Сашенька-Алина не приехала. Не смогла.

Овдовев в конце 1850-х г. г., Александра Иванова Беклешова зарабатывала на жизнь преподаванием музыки в Псковском Мариинском училище. Умерла она в Петербурге в 1864 году.

* Прасковья Александровна Oсипова (по первому мужу Вульф, урожденная Вындонская, 1781 - 1859) в течение сорока шести лет лично управляла Тригорским, в котором числилось до 700 душ крепостных. Известно, например, что А. С. Пушкин неоднократно обращался к ней за советами по вопросам управления своим имением.

Многие русские писатели и поэты дружили с ней и посвящали ей свои стихи - например, А. А. Дельвиг после посещения им Тригорского в апреле 1825 года, Е. А. Баратынский, И. И. Козлов, А. И. Тургенев, П. А. Вяземский.

В русскую и мировую культуру Прасковья Александровна вошла как создательница имения Тригорского, неразрывно связанного с именем великого русского поэта, имения, в котором Пушкин провел одни из лучших моментов своей жизни.

Более того, именно Прасковья Александровна Осипова-Вульф явилась создательницей первого музея в России, посвященного Пушкину. Она сохранила в своем доме в Тригорском книги, портреты, письма, вещи, связанные с памятью об Александре Сергеевиче Пушкине.
Осиповой, её дочерям, её семейству Пушкин посвятил многие свои стихотворения: «Простите, верные дубравы» (1817), «Подражания Корану» (1824), «Быть может, уж недолго мне…» (1825), «Цветы последние милей» (1825) и многие другие. Прасковья Александровна в конце своей жизни уничтожила всю свою переписку с близкими и друзьями, но оставила письма А. С. Пушкина.

Праско́вья Алекса́ндровна О́сипова (по первому мужу Вульф , урожденная Вындомская) - псковская дворянка, хозяйка усадьбы Тригорское , мать баронессы Е. Н. Вревской , соседка А. С. Пушкина по имению Михайловское и близкий друг поэта.

Биография

В 1799 году она вышла замуж за тверского дворянина, отставного коллежского асессора Николая Ивановича Вульфа (1771-1813). Проживали супруги в селе Тригорское Опочецкого уезда Псковской губернии. От этого брака у супругов было пятеро детей: Анна (1799-1857), Алексей (1805 - 1881), Михаил (12 июня 1808 - 20 июня 1832), Евпраксия (1809 - 1883), и Валериан (22 июня 1812 - 12 марта 1842).

В 1813 году почти одновременно у Прасковьи Александровны умерли муж и отец.

Во второй раз она вышла замуж в конце 1817 году за Ивана Сафоновича Осипова . От второго брака у неё было двое детей: Мария (1820) и Екатерина (1823). Прасковья Александровна также воспитывала и падчерицу - дочь второго мужа по имени Александра. Известно , что Прасковья Александровна была властной и строгой (порой скорее деспотичной) матерью и воспитателем, которая не всегда считалась с личными чувствами своих детей , но, как отмечают многие, она сумела дать своим детям хорошее образование. Известно, что сама Прасковья Александровна читала имевшиеся в их доме в Тригорском книги по философии и политике, а также беллетристику на французском, немецком, итальянском языках. Чтение книг, природный ум и утонченный вкус делали её незаурядным человеком своего времени, рачительной и величественной хозяйкой дома и добродетельной супругой .

Прасковья Александровна в течение сорока шести лет лично управляла Тригорским, в котором числилось до 700 душ крепостных. Известно, например, что А. С. Пушкин неоднократно обращаясь к ней за советами по вопросам управления своим имением.

Многие русские писатели и поэты дружили с ней и посвящали ей свои стихи – например, А. А. Дельвиг после посещения им Тригорского в апреле 1825 года, Е. А. Баратынский, И. И. Козлов, А. И. Тургенев, П. А. Вяземский.

Дружба с Пушкиным

Первая встреча Прасковьи Александровны с Александром Пушкиным состоялась летом 1817 года, в год окончания им Лицея . В жизни и творчестве А. С. Пушкина Прасковья Александровна занимала видное место. Например её имя и относящиеся к ней по смыслу слова встречаются в произведениях поэта 168 раз. Ей, её дочерям, её семейству Пушкин посвятил многие свои стихотворения: «Простите, верные дубравы» (1817), «Подражания Корану» (1824), «Быть может, уж недолго мне...» (1825), «Цветы последние милей» (1825) и многие другие.

23.09.1781-08.04.1859

Осипова Прасковья Александровна, (урожденная Вындомская) - хо­зяйка усадьбы , на­ходящейся в по­лутора верстах от . С ее связывали дру­жеские, доверительные отношения.

В первом браке (с 1799) замужем за Н.И.Вулъфом. Дети: Алексей Николае­вич, Анна Николаевна, Евпраксия Ни­колаевна, Михаил (12 июня 1808 - 20 июня 1832) и Владимир (22 июня 1812 - 12 марта 1842).

В 1813 г. почти одновременна умерли муж и отец Прасковьи Александровны.

Она вышла во второй раз замуж за И.С. Осипова. Дети от второго брака - Мария Ивановна и Екатерина Ивановна. Осипова воспитывала и падчерицу. По воспоминаниям , матерью Прасковья Александровна была нетерпимой, но в чем, безусловно, ее заслуга - дети получили хорошее образование. О достаточно серьезных интересах Осиповой в области зарубежной и отечественной литературы, философии, политики и свидетельствуют ее книги на французском, немецком, итальянском языках из библиотеки с. Тригорское.

Страсть к книгам и долгая жизнь в деревне рано развили в Прасковье Александровне чувства, ум и вкус. Она умела увидеть ценности как в художественном произведении, так и в реальной жизни.

Некоторые черты характера Прасковьи Александровны угадываются в образе Прасковьи Лариной, кото­рая «открыла тайну, как супругом са­модержавно упра­влять» (предположительно это ее профиль на одном из черновиков «Письма Татьяны к Онегину», относя­щемся к сентябрю 1824 г.). Унаследовав от отца властность и хозяйствен­ность, Осипова сорок шесть лет являлась полновластной хозяйкой Тригорского, за кото­рым числилось 700 крепостных. Пушкин доверял ее практичности, обращаясь за советами по вопросам управления имением и даже хотел видеть ее владелицей Михайловского в драматической ситуа­ции его возможной продажи (1836).

Сохранилось 24 письма Пушкина к Осиповой П.А. (1825-1836) и 16 писем Прасковьи Александровны к поэту (1827 - 9 января1837).

Так, в письме от 22 мая 1832 г. Осипова пишет: «Тысячу пожеланий госпоже Пушкиной... Я же дважды целую ваши глаза. Пусть будет стыдно тому, кто истолкует это в дурную сторону». В годы михайловского изгнания поэта Прасковья Александровна принимала деятельное участие в его судьбе. Добивалась примирения сторон в конфликте поэта с родителями осенью 1824 г. Удерживая Пушкина от побега за гра­ницу, она, отступая от принятых в дво­рянском обществе норм этикета, пер­вой вступила в переписку с другом поэта и учителем царских детей В.А.Жуковским.

«Владычицей гор» называл ее А.А.Делъвиг (из письма к Осиповой от 7 июня 1826 г.). Осипова стала адресатом Дельвига после того, как он посетил Тригорское в апреле 1825 г. Позже А.А.Дельвиг просил у Прасковьи Александровны разрешения посвятить ей свои «Рус­ские песни». Дарили ей свои произве­дения Е.А.Баратынский, И.И.Козлов, А.И.Тургенев, П.А.Вяземский. Пушкин же находил в Осиповой черты личности, которые вообще считал основными: «особен­ность характера, самобытность, без че­го... не существует и человеческого ве­личия» («Барышня-крестьянка»).

В творчестве и переписке Пушкина имя Осиповой П.А. и относящиеся к ней по смыслу слова встречаются 168 раз. Ее семейст­ву поэт посвятил первые стихи, напи­санные им на псковской земле: «Про­стите, верные дубравы» (1817). Ей посвящен цикл стихотворений «Подражания Корану» (1824), стихотворения «Быть мо­жет, уж недолго мне...» (1825), «Цветы последние милей» (1825).

В русской культуре Осипова П.А. навсегда осталась созда­тельницей того Тригорского, в котором уже некоторые современники (Н.М.Языков. «Тригорское», 1826) видели:
Приют свободного поэта. Непобежденного судьбой.

По сути, Прасковья Александровна является создательницей первого пуш­кинского музея в России. Она хранила в своем доме книги, портреты, письма, ве­щи, связанные с памятью о поэте. Неко­торые из них составляют основу и со­временного дома-музея в Тригорском.

Место по­гребения - ро­довое кладбище на , Опочецкий уезд, Псковская губ.

«Пушкинская энциклопедия «Михайловское», 1 том, с.Михайловское, Москва, 2003

В 1799 году она вышла замуж за тверского дворянина, отставного коллежского асессора Николая Ивановича Вульфа (1771-1813). Проживали супруги в селе Тригорское Опочецкого уезда Псковской губернии. От этого брака у супругов было пятеро детей: Анна (1799-1857), Алексей (1805-1881), Михаил (12 июня 1808 - 20 июня 1832), Евпраксия (1809-1883), и Валериан (22 июня 1812 - 12 марта 1842).

В 1813 году почти одновременно у Прасковьи Александровны умерли муж и отец.

Во второй раз она вышла замуж в конце 1817 году за Ивана Сафоновича Осипова. От второго брака у неё было двое детей: Мария (1820) и Екатерина (1823). Прасковья Александровна также воспитывала и падчерицу - дочь второго мужа по имени Александра. Известно, что Прасковья Александровна была властной и строгой (порой скорее деспотичной) матерью и воспитателем, которая не всегда считалась с личными чувствами своих детей, но, как отмечают многие, она сумела дать своим детям хорошее образование. Известно, что сама Прасковья Александровна читала имевшиеся в их доме в Тригорском книги по философии и политике, а также беллетристику на французском, немецком, итальянском языках. Чтение книг, природный ум и утонченный вкус делали её незаурядным человеком своего времени, рачительной и величественной хозяйкой дома и добродетельной супругой.

Прасковья Александровна в течение сорока шести лет лично управляла Тригорским, в котором числилось до 700 душ крепостных. Известно, например, что А. С. Пушкин неоднократно обращался к ней за советами по вопросам управления своим имением.

Многие русские писатели и поэты дружили с ней и посвящали ей свои стихи - например, А. А. Дельвиг после посещения им Тригорского в апреле 1825 года, Е. А. Баратынский, И. И. Козлов, А. И. Тургенев, П. А. Вяземский.

Первая встреча Прасковьи Александровны с Александром Пушкиным состоялась летом 1817 года, в год окончания им Лицея. В жизни и творчестве А. С. Пушкина Прасковья Александровна занимала видное место. Например её имя и относящиеся к ней по смыслу слова встречаются в произведениях поэта 168 раз. Ей, её дочерям, её семейству Пушкин посвятил многие свои стихотворения: «Простите, верные дубравы» (1817), «Подражания Корану» (1824), «Быть может, уж недолго мне…» (1825), «Цветы последние милей» (1825) и многие другие. Прасковья Александровна в конце своей жизни уничтожила всю свою переписку с близкими и друзьями, но оставила письма А. С. Пушкина.

В русскую и мировую культуру Прасковья Александровна вошла как создательница имения Тригорского, неразрывно связанного с именем великого русского поэта, имения, в котором Пушкин провел одни из лучших моментов своей жизни.

Тригорское. Дом Осиповых-Вульф. Фото к. XIX в.

Более того, именно Прасковья Александровна Осипова-Вульф явилась создательницей первого музея в России, посвященного Пушкину. Она сохранила в своем доме в Тригорском книги, портреты, письма, вещи, связанные с памятью об Александре Сергеевиче Пушкине, которые являются основой современной выставочной экспозиции известного дома-музея Пушкина в Тригорском.

Умерла Прасковья Александровна в Тригорском 20 апреля (3 мая по новому стилю) 1859 года. Похоронена в родовой усыпальнице на кладбище городища Воронич, Опочецкий уезд, Псковской губернии.

Наталья Ивановна изобразила в профиль и мать Евпраксии Николаевны, Прасковью Александровну Осипову. Этот любительский рисунок - единственное дошедшее до нас несомненное изображение ближайшего деревенского друга Пушкина, П. А. Осиповой, ставшей прототипом старшей Лариной. Пушкин в «Евгении Онегине» использовал и имя своей соседки: «Звала Полиною Прасковью…» Хозяйка Тригорского сидит на стуле в мантилье с отложным воротником, из-под которой выглядывает платье, а из-под него видны носки туфель. Левой рукой она опирается на сложенный зонтик. На голове у нее чепец с оборками, вызывающий в памяти известные стихи Пушкина:

И обновила наконец

На вате шлафор и чепец.

На боковине стула просматривается надпись: «11 Aout 1841». В тот год 23 сентября Осиповой исполнится 60 лет. Рисунок сделан, вероятнее всего, в Тригорском, в привычной для его хозяйки обстановке; значит, в этот день михайловские соседи нанесли ей визит.

Приезд Натальи Николаевны в Михайловское явно способствовал тому, что обитатели Тригорского переменили свое мнение о ней. Еще 18 июня Евпраксия Николаевна писала мужу с явной иронией, что «оне не скучают и пользуются душевным спокойствием». Как явствует из того же письма, она составила свое мнение со слов сестры Анны: «Я еще их не видала, и не очень-то жажду этого удовольствия. У них, говорят, воспоминание гораздо холоднее, чем у нас о незабвенном. Светский шум заглушил, кажется, прошедшее, и они живут настоящим и будущим. Михайловское же им никакого воспоминания не дает и более может рассеять, чем напомнить о нем». Но впоследствии Наталье Николаевне удалось очаровать Евпраксию Николаевну, явно ревновавшую ее к памяти Пушкина. Баронесса Вревская, после того как познакомилась с ней поближе, отозвалась о ней: «…это совершенно прелестное создание». С тех пор в ее письмах более не встречалось негативных отзывов о вдове поэта. Очевидно, что и она, и ее мать, чем могли, стали помогать ей.

Деньги же, в которых так нуждалась Наталья Николаевна и которые никак не присылал Дмитрий Николаевич, ей пришлось одолжить у Сергея Львовича, о чем она сообщила брату 30 июля 1841 года: «При таком положении вещей я была вынуждена обратиться к свекру. Он согласился одолжить мне эту сумму, но при условии, что я верну ему деньги к 1 сентября. Ему нужно было обеспечение, и он настоял на том, чтобы я дала ему письмо к служащему Строгановской конторы, который ему выдаст эти деньги из пенсии за третий - сентябрьский квартал. Эта сумма выражается в 3600 руб., и я должна была жить на нее до января. Значит, мне остается всего 1600 рублей. Из них мне придется платить за квартиру, на эти же деньги переехать из деревни и существовать - этого недостаточно, ты сам прекрасно понимаешь. Я не поколебалась бы ни на минуту остаться на зиму здесь, но когда ты приедешь к нам, ты увидишь, возможно ли это».

Жизнь в деревне позволила Наталье Николаевне экономить, на даче под Петербургом ей пришлось бы истратить куда более значительные суммы, которых у нее не было. Справедливо писал князь Вяземский Наталье Николаевне 6 июня 1841 года: «Вы прекрасно сделали, что поехали на несколько месяцев в деревню. Во-первых, для здоровья детей это неоцененно, для кошелька также выгодно. Если позволите мне дать вам совет, то мое мнение, что на первый год нечего вам тревожиться и заботиться об улучшении имения. Что касается до улучшения в доме, то это дело другое. От дождя и ветра прикрыть себя надобно, и несколько плотников за небольшие деньги все устроить могут. Если вы и сентябрь проведете в деревне, то и тут нужно себя оконопатить и заделать щели».

Вяземский сам давно собирался посетить могилу Пушкина и, наконец, чтобы исполнить свое намерение, воспользовался пребыванием в Михайловском его вдовы. Уже совсем было собравшись, он писал ей 8 августа 1841 года: «Смерть мне хочется побывать у вас…» Обстоятельства задерживали его в Петербурге, и спустя четыре дня он вновь сообщил Наталье Николаевне о своем желании посетить ее: «Я еще не теряю надежды явиться к моей помещице». Выбрался же он только через месяц, о чем позднее писал А. И. Тургеневу: «В конце сентября я ездил на поклонение к живой и мертвому, в знакомое тебе Михайловское к Пушкиной. Прожил у нее с неделю, бродил по следам Пушкина и Онегина».

Вяземский покинул Михайловское 2 октября, взяв с собой написанное накануне письмо Натальи Николаевны брату, которое он должен был отправить более надежной петербургской почтой. Вовсе отчаявшись получить обещанные Дмитрием Николаевичем деньги, она писала: «Я нахожусь здесь в обветшалом доме, далеко от всякой помощи, с многочисленным семейством и буквально без гроша, чтобы существовать. Дошло до того, что сегодня у нас не было ни чаю, ни свечей, и нам не на что было их купить. Чтобы скрыть мою бедность перед князем Вяземским, который приехал погостить к нам на несколько дней, я была вынуждена идти просить милостыню у дверей моей соседки, г-жи Осиповой. Ей спасибо, она по крайней мере не отказала чайку и несколько свечей. Время идет, уже наступил октябрь, а я не вижу еще момента, когда смогу покинуть нашу лачугу».

Ее определение, данное дому в Михайловском, невольно заставляет вспомнить пушкинское «наша бедная лачужка». Правда, его поэтическое восприятие любимого времени года - «октябрь уж наступил» - не вызывает никакого энтузиазма у вдовы. А уж для жизни зимой дом и вовсе не был пригоден. Вяземский еще до посещения Михайловского отговаривал Наталью Николаевну от того, чтобы остаться на зиму в деревне: «О зиме и думать нечего, это героический подвиг, а в геройство пускаться ни к чему». Он заметил: «Хотя вы человек прехрабрый…», - тем не менее отсоветовал ей оставаться в Михайловском на зиму: «Но на зимний штурм лазить вам не советую. На первый раз довольно и летней кампании».

В декабре 1841 года, вспоминая свое путешествие в Михайловское, Вяземский писал Нащокину: «Я провел нынешнюю осенью несколько приятных и сладостно-грустных дней в Михайловском, где все так исполнено „Онегиным“ и Пушкиным. Память о нем свежа и жива в той стороне. Я два раза был на могиле его и каждый раз встречал при ней мужиков и простолюдинов с женами и детьми, толкующих о Пушкине».

Обратно в Петербург Вяземский проследовал через Псков, о чем написал Наталье Николаевне уже из Царского Села 7 октября: «Как я вас уже предуведомлял, я для успокоения совести провел день в Пскове, то есть чтобы придать историческую окраску моему сентиментальному путешествию. Поэтому я предстану перед вашей тетушкой не иначе как верхом на коне на псковских стенах и не слезу с них. Она мне будет говорить о вас, а я буду говорить о стенных зубцах, руинах, башнях и крепостных валах».

Когда Наталья Николаевна окончательно потеряла надежду на получение денег из Полотняного Завода, она направила 10 сентября письмо в Опеку с просьбой выделить ей дополнительные средства ввиду необходимости оплаты квартиры в Петербурге, найма учителей и прислуги. 1 октября, рассмотрев ее прошение о «законном пособии», Опека «положила»:

«а) На наем учителей, квартиры и прислуги для детей покойного А. С. Пушкина выдавать, сверх всемилостивейше пожалованных 6000 руб. ассигнац., по 4000 рублей (кои составляют серебром 1142 р. 85 5 / 7 к.) в год из процентов, следующих на капитал 42 336 р. 24 2 / 7 коп. серебром, состоящий ныне в билетах кредитных установлений, и выдачу сей суммы производить с сентября сего 1841-го года».

Тогда же, 10 сентября, Наталья Николаевна ответила на полученное накануне письмо брата Дмитрия от 18 августа, в котором он с большим запозданием известил о рождении у него 30 июля дочери, что в какой-то мере оправдывало его и в задержке денег, и в неисполнении обещания приехать в Михайловское. Только теперь он вознамерился прислать сестрам лошадей, на что Наталья Николаевна отозвалась: «Мое желание не осуществилось, они мне нужны были летом, а зимой я прекрасно обойдусь без них. И я не смогу добровольно отказаться от 1500 рублей, что получаю от тебя. Если ты хочешь оказать мне услугу, то не посылай лошадей. Бог знает, смогу ли я еще держать экипаж этой зимой. Занятия детей начинаются и потребуют, следственно, большую часть моего дохода».

Выручил Наталью Николаевну Г. А. Строганов. Уже вернувшись в Петербург, она сообщила брату: «Последние дни, что мы провели в деревне, было что-то ужасное, мы буквально замерзали. Граф Строганов, узнав о моем печальном положении, великодушно пришел мне на помощь и прислал необходимые деньги на дорогу». 23 октября 1841 года Наталья Николаевна со всем семейством тронулась в обратный путь.

В декабре 1841 года, оглядываясь на время, проведенное в деревне, она пишет П. В. Нащокину: «Мое пребывание в Михайловском, которое вам уже известно, доставило мне утешение исполнить сердечный обет, давно мною предпринятый. Могила мужа моего находится на тихом уединенном месте, место расположения однакож не так величаво, как рисовалось в моем воображении; сюда прилагаю рисунок, подаренный мне в тех краях - вам одним решаюсь им жертвовать. Я намерена возвратиться туда в мае месяце, если вам и всему семейству вашему способно перемещаться, то приезжайте навестить нас…»

Как и предполагала Наталья Николаевна, в мае следующего года она снова отправилась в Михайловское. Туда же в то лето приехали и Сергей Львович, и Лев Сергеевич.

Е. Н. Вревская писала брату 14 апреля 1842 года из Петербурга: «Лев збирается чрез полторы недели ехать в Тригорское. Он почти всякой день у меня бывает, но теперь нас разлучает Нева. Его частые посещения дают повод к разным заключениям, совершенно ложным. Недавно Алек. Ник. Гончарова, встретя его где-то, удивилась и сказала: Comment! quel miracle: vous n’^etes pas chez la baronne? Недавно Карамзина Софья ему призналась в своей любви, да еще со слезами. А Нат. Ник. его бранила сурьозно, что очень не морально: сводить с ума, не чувствуя сам к ней ничего». 5 мая Евпраксия Николаевна продолжила информировать брата о столичных новостях: «Я всякий день имею удовольствие видеть обеих Пушкиных. Лев едет в конце этой недели в наши края. Дороговизна Петерб. его выгоняет, а отец сердится. Наталья Ник. едет в Москву. Я ее и здесь еще ни разу не видала»; «Я еду в сопровождении Льва, что мне вовсе не нравится. Старик тоже збирается к нам в Голубово, но не смеет совсем решиться, боясь обидеть Нат. Ник., которая его совсем не приглашает».

Младший брат поэта впервые посетил его могилу. Алексей Николаевич Вульф писал о встрече с Львом Пушкиным: «На пути с Кавказа в Петербург, разумеется, не на прямом, как он всегда странствует, заехал он к нам в Тригорское навестить да взглянуть на могилу своей матери и брата, лежащих теперь под одним камнем». Лев Сергеевич рассказал обитателям Михайловского и Тригорского подробности дуэли Лермонтова.

На глазах Натальи Николаевны разворачивалась своеобразная трагикомедия, местом действия которой стали Михайловское и Тригорское. Мария Ивановна Осипова, некогда юной шестнадцатилетней барышней влюбленная в Пушкина в его последние приезды в Михайловское в 1835–1836 годах, теперь, в 23 года, оказалась между двух огней - должна была остановить свой выбор на старике Сергее Львовиче или его младшем сыне Льве, возможно, в какой-то мере восполнявшем в ее глазах потерю старшего брата. О ее чувствах к Льву Пушкину та же Евпраксия Николаевна писала А. Н. Вульфу, что «быть за Львом или ни за кем, еще что для ее существования необходимо быть неразлучной, не быв даже его женою, и мысль разлучиться с ним для нее нестерпима…». 26 июля Вревская сообщила брату подробности этого романа: «Минутная нежность Льва к Маше меня обманула - и ее еще боле. Одно время Лев мечтал о счастье жить с Машей на Юге и довольствоваться для этого 10 т., но несчастная ревность Машина совсем его разочаровала. Он видит теперь в ней, кроме физических недостатков, и моральные, утверждая, что у нее нрав нехорош. Ты можешь себе представить, как меня это огорчает, тем более что я главною причиною: я предмет ревности ее». О старшем Пушкине Евпраксия сплетничала: «Забыла было тебе сказать, что был Сергей Льв., и так ему не понравилось Машино обхождение со Львом, что возвратился ко мне из Триг. совсем разочарованной. Он мне сказал, что несколько раз молился он на могиле жены и сына об исцелении, и все было напрасно; но эта поездка его совсем образумила».

В конце сентября 1842 года Лев Сергеевич покинул Михайловское, так и не попросив руки Марии Осиповой. Как поясняла Евпраксия, он «всю вину клал на Сергея Льв., что будто, не имев ничего, не может предложить свою руку Маше». А отец, в свою очередь, как она выразилась, «никак не мог понять, чтоб можно было сына предпочесть отцу». С дороги, уже из Киева, младший Пушкин написал хозяйке Три-горского Прасковье Александровне 2 октября: «Путешествие мое было печальным, я распрощался с солнцем в Псковской губернии, Витебск угостил меня снегом. Могилев - дождем, Чернигов - отвратительным обедом в… кабачке, Киев - ужасным холодом, и все вместе - смертной скукой». В письме ни слова не сказано о его чувствах к Марии Осиповой. Возможно, с ее дочерью Лев Сергеевич был более откровенен. Баронесса Вревская была даже удивлена тем, насколько сильно младшего Пушкина взволновала эта история: «Я никак не предполагала, что Лев мог так быть расстроен, как он был, когда уезжал отсюда. Он плакал и не мог ни слова выговорить. Он мне пишет на другой день приезда своего в Киев и говорит, что боится, чтоб с ума не сойти».

На следующий год Лев Сергеевич женился на родственнице Натальи Николаевны, Елизавете Александровне Загряжской.

Пятнадцатого октября 1843 года Мария Ивановна писала А. Н. Вульфу из Петербурга: «Один только вечер, когда Пушкин был у нас, я провела приятно; мы говорили о Евпраксии, о Пскове. В нем что-то есть, напоминающее Пушкиных… На-тал. Никол, со мной любезнее еще, чем в деревне. Я у нее обедала, и она была у меня несколько раз. Ты, верно, знаешь, что Лев Сергеев, женится в Одессе на Загряжской, дочери бывшего губернатора Симбирского или Саратовского - не помню хорошенько. У нее ничего нет; говорят, что она не хороша, маленького роста, черна и худа». Об этом она узнала от Натальи Николаевны, о которой сообщает в том же письме: «Натал. Ник. уговаривает меня выйти за Серг. Льв., говоря, что она не хочет Кат. Керн в belle-m`ere . Я успокоила ее на этот счет тем, что старый Селадон возвратился совершенно ко мне». (Речь идет о сватовстве в 1842 году Сергея Львовича Пушкина к дочери Анны Петровны Керн.)

После получения известия о свершившемся в Одессе 14 октября венчании Льва Сергеевича с Елизаветой Загряжской Мария Ивановна писала брату 16 ноября: «Я совершенно твоего мнения - все равно, где он счастлив. Только был бы он счастлив». Одновременно она отзывалась об отце новобрачного: «Мне он так противен, что я и пахитосов от него не беру, не только билет ложи или что-нибудь такое…» О Пушкиной она сообщала: «Бедная Натал. Никол., долго еще не быть в опере. Она потеряла сестру, которая за Дантесом, Катю Ник. Она прежде, чем получила эту печальную весть, все была больна, а это еще более ее расстроило… Кат. Керн, мне кажется, в раздумье - выдти за Сер. Льв. или нет. Она что-то очень внимательна к нему».

Так заканчивалась история, начавшаяся в Михайловском на глазах у Натальи Николаевны. Мария Ивановна так никогда и не вышла замуж. Сергей Львович, впрочем, также не добился благосклонности от Екатерины Керн.

О прелестях и всегдашних заботах деревенской жизни Дмитрию Николаевичу Гончарову, как всегда отмалчивавшемуся в ответ на просьбы сестер, писала не только Наталья Николаевна, но и неизменная ее спутница Александра Николаевна: «Не подумай, любезный братец, что, очутившись в деревне, наслаждаясь прекрасной природой, вдыхая свежий воздух и даже необыкновенно свежий воздух полей, - что я когда-либо могла забыть о тебе. Нет, твой образ, в окладе из золота и ассигнаций, всегда там, в моем сердце. Во сне, наяву, я тебя вижу и слышу. Не правда ли, как приятно быть любимым подобным образом, разве это не трогает твоего сердца? Но в холодной и нечувствительной душе, держу пари, мой призыв не найдет отклика. Ну, в конце концов, да будет воля Божия».

Наталья Николаевна намеревалась во второе свое пребывание в Михайловском, как и в 1841 году, оставаться там до глубокой осени, но эти планы 18 августа 1842 года нарушила неожиданная смерть в Петербурге Екатерины Ивановны Загряжской. Когда-то Пушкин (еще в 1834 году) писал жене, что в их семействе «всё держится на мне да на тетке, но ни я, ни тетка не вечны». Прошло пять с половиной лет после его гибели, и на 64-м году ушла из жизни и она. Наталья Николаевна никак не могла поспеть к ее похоронам и написала 25 августа Г. А. Строганову: «Тетушка соединяла с любовью ко мне и хлопоты по моим делам, когда возникало какое-нибудь затруднение. Не буду распространяться о том, какое горе для меня кончина моей бедной тетушки, вы легко поймете мою скорбь. Мои отношения с ней вам хорошо известны. В ней я теряю одну из самых твердых моих опор. Ее бдительная дружба постоянно следила за благосостоянием моей семьи, поэтому время, которое обычно смягчает всякое горе, меня может только заставить с каждым днем всё сильнее чувствовать потерю ее великодушной поддержки».

Это письмо было написано в самый канун Натальина дня. Е. И. Загряжская не дожила всего восемь дней до очередных именин и дня рождения племянницы. Наталье Николаевне исполнилось в этом году 30 лет, по-пушкински - середина жизни, и символично, что этот юбилей пришелся именно на ее пребывание в Михайловском. Но для его обитателей эти дни оказались омраченными известием о неожиданной смерти Екатерины Ивановны. Ее племянницы должны были сняться из деревни раньше времени и срочно собрались в дорогу.

Тетушка непрестанно повторяла, что после ее смерти вдовствующей племяннице не придется испытывать нужды. Теперь при первом свидании Натальи Николаевны с другой теткой, Софьей Ивановной де Местр, произошло их объяснение по поводу последней воли умершей. Екатерина Ивановна обещала завещать ей село Степанково Московской губернии с пятьюстами душ. Однако оформить письменно свою волю она не успела и на смертном одре просила сестру тотчас после ее кончины передать в распоряжение племянницы предназначенное ей имение. Графиня Софья Ивановна довольно своеобразно исполнила волю покойной. Призвав к себе Наталью Николаевну, она попросила Григория Александровича Строганова изложить решение, принятое, скорее всего, именно по его инициативе: поскольку Наталья Николаевна еще очень молода и неопытна, доверять ей имение безрассудно; не оспаривая ее права на наследство, графиня намерена временно сохранить имение в своих руках, распоряжаться доходами с него, выделяя из них племяннице ту сумму, которую сочтет необходимой.

При этом Софье Ивановне, по всей видимости, доставляло удовольствие слышать изъявления благодарности со стороны племянницы. Когда она в очередной раз к какому-либо празднику дарила материю на платье ей или ее дочерям, то требовалось вскоре явиться к ней в обнове. И каждый раз, разглядывая родственницу в лорнет, она говорила:

Как красиво! Где вы это нашли?

Да это же ваш подарок, тетушка, разве вы не узнали?

В самом деле? Какая же я рассеянная! Не то чтобы я хвалилась, но это и правда очень красиво!

Только второй брак мог обеспечить Наталье Николаевне независимость от всех и вся, но решилась она на него не сразу. Случай в очередной раз решил ее судьбу.